Аминат Лорсановой 26 лет. Она родилась в Грозном в семье врачей: мать – анестезиолог, отец – травматолог. Несмотря на, казалось бы, интеллигентные профессии, родители с детства жестоко обращались с дочерью: били, унижали, заставляли прислуживать братьям. А когда Аминат подросла, пытались «лечить» её «от атеизма» и «бешенства матки» и насильно клали в психушку. После достижения совершеннолетия Аминат стала пытаться бежать из семьи, однако родственники ловили её и возвращали обратно при помощи полиции. После 3-х неудачных попыток в апреле 2019 девушке всё-таки удалось сбежать от родственников за пределы России. Сбежать и эвакуироваться заграницу ей помогла Кризисная группа СК SOS (в то время команда была частью «Российской ЛГБТ-сети»). СК SOS также оказала Аминат социальную, юридическую и психологическую помощь.
Фото из личного архива
После побега девушка решила бороться с нарушением своих прав юридическим путём. В начале 2020 года Аминат обратилась в Следственный комитет с жалобой на избиения и пытки со стороны родителей, их знакомого, а также врачей ООО «Клиника пограничных состояний имени Боева» в Грозном, куда её насильно поместили родители из-за ориентации и «отказа от ислама».
Аминат неравнодушна также и к судьбам других сбежавших девушек. В сентябре 2021 она записала видео в поддержку Халимат Тарамовой, похищенной из шелтера Кризисной группы «Марем», обратившись к главе СК: «Александр Бастрыкин, сколько ещё людей должно пострадать и погибнуть в Чечне, чтобы вы перестали покрывать дела преступников?». В отличие от Аминат, Халимат так и не смогла сбежать от семьи, хотя и известно, что она жива.
Мы поговорили с Аминат Лорсановой про жизнь в семье, от которой она бежала, и про проблемы, с которыми она сталкивается в новой жизни за границей.
- Аминат, я знаю, что ты очень упорно сбегала от своей семьи. Несмотря на то, что у тебя было несколько неудачных попыток, спустя несколько лет ты всё-таки смогла сбежать. Расскажи, что помогало тебе не сдаваться, какая у тебя была мотивация.
Самая простая: желание из этого ада вырваться. Я никогда не ощущала себя ребёнком, которого любят. Только из-за того, что я девочка, отношение ко мне было как к рабу.
Моя мать учила меня прислуживать братьям. В Чечне девушка считается не просто служанкой и рабыней своих родителей или мужа, но в какой-то степени она и служанка своих братьев. Я с детства убирала за ними, стирала, всё делала. Я своему среднему брату готовила и приносила еду, когда он играл в комнате. Когда однажды его спросили «ты любишь свою сестру?», он посмотрел на меня с презрением как на чужого человека и сказал «нет, я её не люблю». Прямо так и сказал. Ему тогда 18-19 лет было, уже взрослый парень.
Моя мать лживо говорила «я всех своих детей люблю одинаково«. А на деле она сыновей всегда выделяла. Телефоны им купили, когда они ещё маленькие были. Мать уважала их и никогда не била.
Ко мне родители никогда не проявляли эмпатии - наоборот, в мой адрес у них было много садизма. Отец говорил мне: если я захочу, я тебя куда-нибудь в угол тёмный отведу, убью тебя нахер и с чистой совестью сяду в тюрьму.
Однажды я просто сидела в комнате. Он молча ко мне подошёл со стеклянным, полным ненависти взглядом. Ничего не сказал. Он меня схватил за горло и стал душить. Я не могла ничего сделать, даже крикнуть, просто хрипела. У меня уже начало темнеть в глазах, когда мать подбежала и начала орать. Тогда он меня отпустил и так же спокойно ушёл.
Ещё отец меня связывал. Он мне колол аминазин. Это такой доступный транквилизатор. У меня же родители врачи. Они меня обкалывали. У меня из-за этого рана в бедре образовалась, её пришлось прооперировать...
Фото из личного архива
- Почему родители кололи тебе аминазин, чего они хотели добиться?
Они мне ничего не объясняли. Но они стали это делать после того, как я лежала в клинике Боева, куда они меня насильно отправили в августе 2018 года.
О Боеве в Чечне говорили, что Кадыров его посадил, чтобы он «лечил» неугодных и «неправильных» людей в понимании чеченского общества - чаще всего геев и лесбиянок. И Боеву это было просто выгодно. Он получал за это очень хорошие деньги. Моя мать заплатила ему больше 70 тысяч рублей за 25 дней.
Мои родители знали, что я не имею отношения к ЛГБТ-комьюнити. У нас был конфликт из-за другого. Моя мать увидела, что я переписываюсь с парнями в ватсапе. Я была совершеннолетней девушкой, мне было 20 лет. Мать из-за обычных переписок накинулась на меня. Она говорила, что я больная на голову, что у меня «бешенство матки» и меня надо «лечить», потому что я веду себя не как положено чеченской девушке.
Сначала мать меня повезла к врачу в Ставрополь. Она ему всё рассказала про переписки. Он ей сказал: если вы считаете, что общение с мальчиками, это ненормально и проявление какой-то болезни, это не значит, что вы правы. Он сказал: ей уже не 13 лет. Мол, вы в любом случае уже упустили этот момент в воспитании.
Тогда она меня стала от одного психотерапевта водить к другому, пока ей не скажут: да, ваша дочь больна, давайте мы будем её лечить. Моя мать хотела услышать от кого-то подтверждения, что я сумасшедшая. И нашёлся один такой беспринципный аморальный мошенник, который сказал ей то, что она хотела услышать. Боев просто хотел денег. Он сказал: да, она больная, у неё шизофрения, давайте, заставьте её сюда лечь.
Боев за деньги согласился вкалывать мне ужасные, калечащие инъекции. Я не знаю, что он мне колол. Препараты от шизофрении или что-то ещё, я даже не знаю. У меня очень сильно падало давление, меня привозили на инвалидной коляске, я не могла стоять. Я однажды упала в обморок. После обморока мне не прекратили ставить капельницы, но стали колоть что-то более лёгкое. Боев так это прокомментировал: «Это же был всего один несчастный обморок, ничего страшного, продолжай лечиться».
Причём оказалось, что моя мать недоплатила Боеву денег, потому что её знакомый в клинике сделал ей скидку в 30 тысяч без согласия Боева. И чтобы эти деньги всё-таки получить, Боев назначил мне несколько уколов дополнительно, от которых я очень мучалась. Чисто ради денег. Я не знаю, что вообще должно быть в голове у человека, который после всего этого меня привёл меня к себе в кабинет и сказал: «А мне нравятся твои волосы и кожа».
По словам моего отца, Боев сказал, что у меня есть признаки агрессии. И якобы от их уколов я становилась нормальной. Но он сказал, что потом признаки агрессии вернутся, поэтому надо продолжать держать меня под контролем. Может, по этой причине они продолжали сами меня колоть после клиники. Они хотели, чтобы я была овощем, и у меня не было желания ни с кем переписываться.
Фото из личного архива
- Ты сказала, что родители знали, что ты не имеешь отношения к ЛГБТ-комьюнити, но при этом во многих изданиях писали, что в клинику тебя положили именно, чтобы «лечить» от бисексуальности...
На самом деле, я не бисексуалка, я просто обратилась в «ЛГБТ-сеть», чтобы они помогли мне сбежать. На тот момент я соврала им, потому что думала, что иначе они не станут мне помогать. А вот мои родители прекрасно знали, что к ЛГБТ я не имею отношения. Но моей матери очень не понравилось, что я вообще связалась с «ЛГБТ-сетью». Я думаю, она боялась, что к ней могут нагрянуть силовики. Потому что в Чечне за связь с ЛГБТ-комьюнити могут быть большие проблемы у всей семьи. Может, ещё из-за этого она решила, что лучше меня где-то в клинике запереть и обколоть.
- Скажи, а кроме ЛГБТ-сети ты пробовала куда-нибудь обращаться за помощью? Никто из окружающих людей не хотел вмешаться в происходящее?
Окружающие считают, что у семьи есть право к тебе так относиться. Была в Чечне «феминисткая» организация, в которую я обратилась за помощью. Называется «Женщины за развитие». Её глава, Либкан Базаева, сказала мне при моей матери: «Правильно, что тебя избивают, тебя надо ещё сильнее бить». И потом ещё в телефоне мне проклятия слала. Говорила: «Ты атеистка, сдохни, тварь». Она же рассказывала мне про кадыровцев, которые на остановке взяли девушку, впятером изнасиловали её и вышвырнули на дорогу. И она сказала: «она сама виновата, потому что она в короткой юбке шлялась».
- Расскажи, пожалуйста, про свои попытки сбежать из дома.
Знаешь, я уже даже со счёта сбилась, сколько раз я бежала. Моя психика пытается всё это забыть. В один из побегов меня в Минводах схватили. Я должна была сесть на самолёт и улететь в Москву. Когда я слезла с такси, у меня сразу было предчувствие плохое. Я начала плакать. Волонтёры, которые меня сопровождали, они говорят Ппочему ты плачешь?». Я говорю: «я знаю, что меня найдут».
И меня действительно забрали. Когда я хотела пройти в аэропорту контрольную рамку, они отняли мой паспорт. Я не знаю, что было в головах у этих полицейских. Они просто взяли мой паспорт, отвели меня в кабинет и сказали: «На самолёт ты не сядешь». И ничего мне не объясняли. Я сидела в ожидании и от нервов водила ручкой по столу. Женщина-полицейская разозлилась и сказала: «Прекрати это делать, иначе мы отведём тебя в угол и побьём дубинками». Так и сказала.
То есть сначала меня останавливают ни за что, потом от полиции идут угрозы. Это такая ситуация была, очень сумбурная и страшная. Я сижу, думаю, надо ли им рассказывать, что произошло? Вдруг они меня пожалеют и отпустят? И я начала этой женщине, которая мне угрожала, объяснять, почему я сбежала. Она сказала: ты не переживай, просто приедет полиция из Чечни, возьмут показания и уедут. Но приехала не полиция. Приехал мой отец. Сказал, что я дура дебильная, забрал мой паспорт и подписал заявление, что вот я, такой то, забираю свою дочь. Мне на тот момент было двадцать лет.
Моя мать к тому моменту уже сделала фальшивую справку о том, что якобы у меня шизофрения. Она отослала эту справку моему отцу. И сказала: «Если она начнёт в аэропорту кричать и говорить, что её похитили, покажи всем вот эту справку, скажи, что она больная».
После этого случая Давид [руководитель СК SOS] думал, что всё - они больше никогда меня не увидят. Прогнозы были мрачные. Потом он мне говорил: «шансы тебя вытащить оттуда были абсолютно минимальными, но ты сама вышла». Он говорил, что был очень удивлён.
Фото из личного архива
- Действительно здорово, что в итоге после стольких неудачных попыток тебе всё таки удалось сбежать. А как ты сейчас себя чувствуешь? С какими проблемами ты сталкиваешься в новой жизни после побега?
Сейчас я в Европе. Но мне здесь тяжело. Я до сих пор в шелтере живу, и мне здесь некомфортно. У меня возникли сложности с документами. У меня не получается найти работу. У меня до сих пор посттравматическое состояние жуткое. Слишком много воспоминаний, которые и сейчас мне жизнь отравляют. Я вообще никак не могу почувствовать себя счастливой и свободной.
Знаешь, я иногда смотрю инстаграм своей матери. Там есть фотография моего самого младшего брата в июне 2018 года. Когда я вижу эту дату, меня начинает триггерить, потому что в августе этого же года меня в клинику Боева отправили.
В клинике я много плакала. Я думала, куда мне написать, чтобы меня оттуда вытащили. Сидела, мечтала, может кто-нибудь забежит и просто меня возьмёт в охапку и унесёт куда подальше.
Всю жизнь я так жила с этой мольбой: «Ну, может меня кто-нибудь забрать». Тётка меня хотела в Норвегию взять с собой, но по наущению моей матери не стала. Она мне сказала: «Да тебя не забрали, потому что кто захочет за тебя ответственность брать, ты же больная». Всю жизнь моя мать называла меня больной.
Последнее видео матери в инстаграме - это где она накрывает шикарный роскошный стол на Рамадан в апреле 2023 года. Когда я с ними жила, ради меня они никогда такой стол мне не накрывали - даже на мой день рождения.
Я смотрю это видео, сижу и думаю, почему они себе накрывают такой хороший стол? Им что, без меня хорошо? Они радуются, что я ушла? Эти люди остались там, и они живут своей комфортной жизнью. Они вообще ничего не потеряли. А я из-за них вынуждена находиться в чужой стране, в которую даже не хотела приезжать.
- Ты говоришь, что твои родители ничего не потеряли после твоего побега, но я знаю, что ты подавала жалобу в Следственный комитет, в том числе, как я понимаю, и на них?
Да. Но это ничего не дало. Моих родителей вызвали на следственный допрос. Они всё отрицали. Дальше ничего. Я два раза подавала заявление - и ничего. После этих новостей, что суда не будет, потому что родители всё отрицают, я не могу перестать думать, почему я здесь? За что мне все эти страдания?
Знаешь, как это обидно? Я убежала. Я до сих пор страдаю. Я живу в нищете, периодически я недоедаю. А им хорошо. У меня в глубине души такая обида и боль, такое отчаяние, такая злоба на них всех. Особенно на мою мать. Именно по её вине мне пришлось бежать из России. Мой отец не хотел ехать в Минводы меня забирать.
- То есть отец готов был тебя отпустить?
Ему было плевать. Он говорил, пусть она валит на все 4 стороны. Но он всё равно поехал в Минводы, потому что на него полицейский надавил по просьбе моей матери.
И вот я такая сижу и думаю про мать: зачем она пыталась меня вернуть, для чего? Ей ведь на самом деле без меня хорошо. Они себе сидят, кушают. А я из-за них вынуждена жить там, где мне плохо. Это вообще всё не моё. Я вообще себя не вижу здесь, не могу представить, как я здесь смогу жизнь построить. Не вижу никаких перспектив.
- А как ты вообще видишь своё будущее, у тебя есть какой-то конкретный план, как изменить ситуацию?
Получить документы и уехать в страну, которая мне нравится. Получить новое образование.
В Чечне я училась в педагогическом государственном университете. Но я вообще туда не хотела идти учиться. Моя мать меня заставила в этот долбаный педагогический поступить, я три драгоценных года своей жизни потратила на эту херню.
Я на IT хотела. Но не смогла с первого раза сдать математику. Мне мать постоянно говорила, что я тупая, у меня нет аналитического мышления, я ноль. И у меня реально было очень много таких мыслей внутри, что я не сдам, что я тупая, потому что мама так сказала. Может, поэтому я и не сдала её.
Но я хотела снова поверить в свои силы и всё таки попробовать пересдать математику. Но моя мать перед столом регистрации прямо сказала этому парню: «Нет, она туда не пойдёт, она математику всё равно сдать не сможет» и увела меня оттуда. Я была очень расстроена.
Сейчас я не знаю, куда мне идти. Я сначала думала пойти учиться в сферу искусства, так как я художница. А потом думала, может в сферу проектирования - стать архитектором или дизайнером, что-нибудь такое. А сегодня вообще мысль была: а может, я адвокатом стану? Я вроде в законах пытаюсь хорошо разбираться.
Я вот сейчас сижу и голову ломаю, думаю. Понимаешь, у меня проблема в том, что я сейчас живу в шелтере. Мне лучше найти работу, чтобы просто поскорее отсюда съехать и снять жильё. С другой стороны, я ещё должна образование получать. Я не знаю, как это совместить.
Проблема с жильём стоит у меня очень остро. Я очень хочу жить в своей квартире. Мечтаю каждое утро приходить в свою собственную кухню. Но тут дорогое жильё.
А если я сейчас пойду учиться, то я просто буду тратить своё время на то, чтобы получать образование, не смогу работать и снять жильё. А ещё деньги нужны, чтобы себе зубы вылечить, это очень дорого.
Я не против упахиваться, я клянусь. Но здесь сложно найти работу, если ты никого не знаешь и толком не знаешь язык. Я прохожу языковые курсы, делаю всё возможное. Сейчас у меня курсы от государства, они должны закончиться в середине следующего месяца. А ещё скоро начнутся другие языковые курсы, куда я тоже подала заявку.
Понимаешь, я одна. Это всё сложно. Я совсем растеряна. Я хочу сделать многое, я на самом деле трудолюбивая, но я не знаю, куда мне идти и что делать.
Я думаю, вот как бы мои родители на меня сейчас посмотрели. Что бы они про меня как дочь свою сказали? Вот ты дура. Ты не можешь найти работу. У тебя проблемы с кем-то из шелтера. Кто-то к тебе лезет, кто-то на тебя нападает, а ты дура, ты не можешь за себя заступиться.
Я думаю, что это происходит, потому что мне очень кого-то не хватает рядом. Мне очень плохо. Я иногда просто думаю о том, чтобы вернуться в Россию. Я хочу увидеть своих одноклассников. Своих сестёр двоюродных. Моя семья - это же не только мои родители. Просто дом свой увидеть. Я думаю, если бы я могла вернуться в Россию, именно в Чечню, я бы почувствовала себя, как ни странно, в безопасности. Я не знаю, почему это чувство у меня.
- Ой, на самом деле, звучит очень опасно.
Я хочу ещё раз увидеть природу Чечни. Ещё раз раз увидеть горы. Чечня, если бы она была без людей, была бы самым прекрасным местом на земле. У меня Чечня ассоциируется с какой-то безопасностью. А здесь я себя чувствую как в клетке. Мне здесь очень плохо.
- Есть ли у тебя друзья среди местных жителей?
Среди местных нет. Они на другом языке говорят, у них своя культура, они не особо общительные. А русскоговорящих тут очень мало.
За всё время здесь у меня была только одна подруга. Она тоже чеченка, она понимала меня, потому что у нас было общее прошлое. Но сейчас она ушла, живёт в другом шелтере, и я чувствую, как будто бы у меня какую-то часть моего тела отрезали. Единственный человек, с которым я могла поговорить, сказать о своей боли, и он мог бы меня понять, этого человека больше нет рядом.
- Скажи, а помимо тягот есть что-то позитивное в твоей жизни после побега из России? Есть ли у тебя какие-нибудь радости, мечты?
Одно из моих основных мечтаний - это сделать себе паспорт для путешествий. Я очень сильно хочу поехать в Японию. Я даже кимоно себе присмотрела, какое купить. И юкату (легкий вариант кимоно – ред.). Я на праздники хочу приехать туда.
- Кстати, у тебя на аватарке, я обратила внимание, что-то по-японски написано?
Это я сама нарисовала, по-японски написано «Хаул». Это из Хаяо Миядзаки. Волшебник, молодой парень, его зовут Хаул. Это «Ходячий замок», смотрела? А рядом нарисован Кальцифер (огненный демон-помощник Хаула – ред.).
Рисовать я начала с детства, лет с 5-6. Родители никогда не воспринимали это как-то всерьёз. Мать не могла не вставить свои драные 5 копеек. Я ей говорила, что мне одноклассница сказала, что я рисую как профессиональный художник. Она сказала как отрезала: ты не можешь быть профессиональным художником, потому что для этого надо школу окончить, ты не профессионал. Она обесценивала всё, что я делаю.
Фото из личного архива
- Ты сейчас работаешь с психологом, прорабатываешь свои проблемы и травмы?
Да. Он первый, кто мне реально помогает, до него психологи вообще слабые были. А с ним я начала по-настоящему легче себя чувствовать, хотя мы занимаемся всего несколько дней. Но он смог найти причину проблем. До этого я с психологами говорила и говорила, но разговоры не помогали. Они даже усугубляли моё положение. Они вместо того, чтобы проработать реально проблемы, просто начинали меня все жалеть. А мне было только хуже от этого. Мне нужна была не жалость, а работа над моими травмами.
Нынешний психолог реально хороший. Но у нас с ним, к сожалению, ограниченное количество сеансов. Я ведь ему не плачу - его оплатил СК SOS. Я по возможности попытаюсь найти на него деньги, когда буду зарабатывать.
- А помимо психологов, была ли ты также у психиатра? Я имею в виду не насильно, а добровольно. Как ты думаешь, есть ли у тебя какие-то психиатрические проблемы?
Когда я в Питере жила в правозащитном шелтере после моего успешного побега и до эвакуации заграницу, я специально пошла к психиатру, чтобы узнать, есть ли у меня шизофрения. Он сказал, что никакой шизофрении у меня нет.
Но что у меня на самом деле есть - это ОКР (обсессивно-компульсивное расстройство – ред.). Я не знаю, это из области психологии или психиатрии. У меня это связано с чистотой. В прошлом шелтере были тараканы. И у меня до сих пор бывают кошмары, в которых мне видятся тараканы. И ещё мне везде мерещится яд, порошок от тараканов, мне всё хочется мыть от него снова и снова.
Я не знаю, почему у меня появилось ОКР. Но думаю, что это может быть потому, что моя мать очень жестоко меня наказывала, если в доме было недостаточно чисто. Заставляла меня всё время всё мыть. Она была помешана на чистоте. Она заставляла меня грязные салфетки из микрофибры стирать. Она говорила: «Ты должна их постирать, отжать и сложить квадратиком». Если половая тряпка была недостаточно чистой, она мне в лицо её кидала.
Но лучше в эти воспоминания не погружаться, а то мне опять будет плохо.
Если говорить про психологов, то на самом деле они необходимы всем беглянкам, по крайней мере вайнашкам. Режиссёрка, которая сняла про меня фильм, Злата Онуфриева, мне говорила своё мнение. Она считает, что к девушкам-беглянкам надо прям буквально приставлять психологов, чтобы они работали с нами.
Потому что избавиться от родительских установок самостоятельно большинство девочек не могут. В чеченских семьях девушки в принципе не могут находиться без опеки. Ты никогда не оставалась одна. Тебя всё время контролируют. Тебя пасут, понимаешь, как овцу. И когда ты остаёшься одна, у тебя начинается дезориентация, у тебя паника: как так, я одна?! Начинается что-то типа ломки.
Почему некоторые девушки возвращаются в семью? – Именно из-за этого. Нас воспитывали так. В наш мозг это как иглой впрыснули: мы обязаны быть со своей семьёй.
Во мне это тоже было. У меня, знаешь, какие страшные психозы бывали? Мне было очень тяжело. У разных девочек может по-разному проявляться, но, в целом, всем нужен психолог, который будет эти установки как-то прорабатывать.
Я помню у Светы Анохиной была статья, где она рассказывала о девочках, которые сбегали и начинали плакать и мысленно просить прощения у своих семей. У меня тоже это было. Я сама не понимала почему. Ведь эти люди мне причинили столько зла. Но это родительская установка: тебе вбили это в голову. Ты как часть их, ты не можешь уйти.
- Ты говоришь, что много думаешь про других девушек-беглянок, про их проблемы. Как ты относишься к феминизму?
Я радикальная феминистка. Я вообще выступаю за фемреволюцию.
Однажды я своей матери сказала: почему ты вымещаешь на мне свою ненависть, которую тебе дал мой отец? Ты знаешь, что он тебе изменяет. Почему ты позволяешь ему такое отношение? Ты его не колотишь, не бьёшь вешалкой по голове, не обкалываешь, ты ничего с ним не делаешь. Почему ты мучаешь меня вместо него? Она стояла, открыв рот, вообще ничего не могла сказать. Надо было видеть её лицо. В какой-то момент она оказалась такой беспомощной, когда я это сказала. Ей нечего было ответить на мои слова.
Я думаю о том, что было бы, если бы все женщины на Кавказе восстали... Помнишь, когда была мобилизация в России, женщины в Дагестане они выходили, чтобы за своих сыновей ратовать?
- Да, я помню эту историю. Это было ярко.
Понимаешь, вопрос, а почему эти женщины выходят? Значит, они не боятся полицейских? Это вообще неправда, что у женщин нет сил противостоять мужчинам. Они смеют противостоять полицейским! За своих сыновей. А вот как за своих дочерей выходить - против обрезания, детских браков, насилия - эти женщины ничего не делают.
Вот у меня вопрос, почему мать Седы Сулеймановой позволяет к своей дочери такое отношение? У неё есть все силы, чтобы свою дочь защитить.
Я более чем уверена, что Седа жива. Я думаю, её где-то сейчас держат и чем-то обкалывают. Мне тоже так делали. Может быть, она в каком-то полуовощном состоянии сейчас, но я думаю, она жива.
Единственная опасность - это её старший брат. Я думаю, это тот член семьи, который больше всех ненавидит Седу. Этот Микаил сейчас сидит и думает: я её должен нахрен прикончить, чтобы ко мне люди не лезли. Я не думаю, что его сестра волнует. Его волнует то, что на него будут давить окружающие. Ему люди будут говорить: твоя сестра то, твоя сестра сё. Братья - это те, от кого надо больше всего беречься. Молодые разгоряченные парни. Раз у Седы есть брат, ей категорически не стоило в России оставаться, это была ошибка. Наверное, она из-за парня осталась: влюбилась и решила остаться.
Но даже и с братом Седа может быть живой. Они могут её до 100 лет где-то взаперти держать. Но они будут атмосферу страха создавать: смотрите, она сбежала, мы её вернули, и фиг вы узнаете, что с ней. Это же страшно, когда ты даже не знаешь, человек живой или нет. Это страшнее, чем знать, что он умер. Это состояние страха и неопределенности они специально нагнетают, чтобы девушки не сбегали. У них цель - навести как можно больше страха.
Почему насилие над женщинами вообще в таком жутком формате происходит? Это было и до Путина. Да, при Путине из-за ярого беззакония это всё выросло до каких-то изощрённых масштабов - но по сути не изменилось. У чеченцев из поколения в поколение всё, что касается семейных разборок, всё закрыто. Настоящей правдивой огласки нет, есть только слухи, из-за которых ещё страшнее. Чью-то дочь убили, чью-то вернули - об этом говорят специально, чтобы внутри своего круга все знали, что сбегать опасно.
Но сейчас система стала трястись, потому что сами девушки стали открыто об этом говорить. Правдивая огласка чеченским мужикам невыгодна, они её боятся. Молчание и страх - это то, на чём держится их культурная цепочка.
Предать историю Седы или другой девушки огласке - это значит эту систему сотрясти. Когда я записала видео в поддержку Халимат, обиженные кавказские мужчинки писали, что я уродина, что с таким лицом нельзя показываться. Дело не в моей внешности: они просто стремились меня заткнуть.
Чеченские и ингушские мужчины зациклены на том, чтобы свою власть над женщинами сохранить и других женщин запугивать. Они будут использовать любые предлоги для устрашения, и даже огласку пытаются обернуть в свою пользу.
Почему они эти видео с Седой и другими возвращенными девушками выставляют? Вы думаете, они для вас это, что ли, делают? Нет, они это для девушек делают. Типа, вот, видишь, что с этой сукой стало? Она захотела с русским сбежать, а мы её обратно вернули. То же самое будет и с тобой. Это в назидание другим девушкам. Они Седу могут даже не убивать, но делать всё, чтобы другие тряслись от страха.
Чеченцы считают женщин своими рабами. Что матерей, что сестёр, что жён, что дочерей. А то, что они якобы женщин уважают, - это просто напускная ложь специально для вас. Мужчины там до такой степени вольные и извращённые в своей жестокости к женщинам, что им просто нравится нас насиловать, они любят это делать. Если кто-то не хочет этому поддаваться, хочет жить свободно, то ей говорят: ты что, себя человеком возомнила? А ну мебель, давай, возвращайся обратно.
А мужчины, как Путин, которые не имеют отношения к исламу и Кавказу, смотрят на эту ситуацию через свою нацистскую призму: эти дикари-кавказцы пусть сами там разбираются, нам глубоко плевать на их женщин.
Фото из личного архива
От автора:
К моменту публикации текста Аминат наконец смогла устроиться на работу. Но это самое начало сложного пути, который ей предстоит пройти прежде, чем она сможет наладить свою самостоятельную жизнь за границей. Общаясь с Аминат и другими чеченскими девушками, я пришла к выводу, что после эвакуации за границу они нуждаются в большем объеме помощи, чем часто удаётся оказать им на практике. Именно из-за страха перед одинокой бедной жизнью на чужбине некоторые девушки, как Седа Сулейманова, не решаются уехать из России. В родной стране им гораздо легче встать на ноги и адаптироваться к самостоятельности, но здесь они никогда не могут быть в полной безопасности: родственникам не составляет труда найти их и похитить с помощью полиции.
Если вы хотите поддержать Аминат, вы можете перевести средства ей на пейпал: @ElisaRangwirdottir.
