Немецкий «эксперт по России» Олаф Кюль выпустил книгу, в которой попытался рассказать, почему Россия такая страшная и что с ней не так. Книга, действительно, читается как история болезни, но рецензент SOTA так и не понял, кому именно поставлен диагноз: России, ее президенту или автору?
Олаф Кюль – специалист по славистике, переводчик с польского, русского и украинского языков, литературный критик, в прошлом – советник бургомистра Берлина по связям со странами бывшего СССР. Большая часть его карьеры связана с литературно-переводческой деятельностью, а не с изучением истории, политологии или культурологии, и, видимо, поэтому вышедшая в 2023 году (русский перевод появился в 2024) книга «Z. Краткая история России, увиденная с ее конца» не претендует на научное исследование. Автор обозначает свои задачи иначе:
…данное эссе не является «объективным» политическим анализом. Это попытка при каждом возможном случае избавиться от жаргона, который использует либеральный Запад при дебатах о России. Обтекаемые понятия в журнализме и политической жизни полезны своей доходчивостью, если речь идет о написании речей и докладов. Однако за счет своей нечёткости они одновременно укрепляют стереотипы. Я хочу попытаться слегка передвинуть языковую систему координат по отношению к исторической действительности, чтобы сделать возможным новый взгляд на вещи.
Если перевести с не совсем понятного русского на более понятный русский, автор хочет «пройтись» по шаблонным представлениям о России и рассказать, что за ними скрывается на самом деле. Название, начатое с Z, указывает, через какую оптику автор планирует оценивать прошлое и настоящее России, но это как раз ожидаемо. Неожиданной и раздражающей оказывается путанность взгляда, который постоянно перескакивает с одного на другое, ни на чем не сосредотачиваясь.
Но сначала попробуем объяснить, чем эта книга хочет и чем могла бы быть. Собственно, автор это сам объяснил в прологе: его цель – показать, какие специфические черты российского менталитета, обусловленные историей, помешали стране измениться после 1990 года и какая связь между внешней и внутренней политикой страны в разные исторические периоды: «Всё то, что я описываю здесь, ведёт к осознанию следующего страшного факта: от Нечаева через режим большевиков ведёт прямая дорога к тем, кто сегодня управляет Россией».
Для историка проводить такие прямые линии через разные эпохи и государственные системы, не учитывая множества нюансов и культурных трансформаций, – довольно поверхностно и спорно, но для публициста, в принципе, допустимо (попробуйте публициста до чего-то не допустить).
Книга конструируется из нескольких тематических пластов.
Первое: обзор российской истории после 1990-х с попыткой выделить знаковые проблемы (безнаказанность силовых ведомств, коррупция, отсутствие рычагов влияния населения на власть и привычка граждан к безответственности, влияние криминальных структур на бизнес и политику, грязные выборные технологии, готовность власти избавляться от конкурентов насильственными методами, репрессии, решение внутренних проблем с помощью «маленьких победоносных войн»…) и проследить их генезис. Это основная составляющая книги, но для более-менее подкованного русского читателя здесь нет ничего нового, поскольку автор опирается преимущественно на известные нам источники: фильмы Алексея Навального и ФБК, книга Литвиненко и Фельштинского «ФСБ взрывает Россию», громкие журналистские расследования, интервью и воспоминания российских политиков, олигархов и оппозиционеров. Местами хроника новой и новейшей российской истории напоминает краткий пересказ книг Михаила Зыгаря.
Кюль обращается, очевидно, к европейскому читателю, говоря о «русских», «россиянах», «жителя России» в третьем лице. Но возникает странный эффект: сюжеты, которые он затрагивает, россиянину (во всяком случае, такому, который добрался до этой книги) явно известны лучше, чем их предложенный в тексте краткий пересказ, а вот читателям из других стран кратких описаний может быть недостаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Но не будем слишком строги, возможно, славист и эксперт пишет прежде всего для других экспертов и славистов.
Местами автору удается применить свой профессиональный опыт, поделившись воспоминаниями о встречах с российскими политиками и дипломатами и о взаимодействии с обычными россиянами.
Например, он рассказывает о потоке писем российских ветеранов к бургомистру Берлина в 90-х годах, когда растерянные и дезориентированные в новой реальности люди переживали из-за распада Советского Союза и трудностей жизни:
Тогда я был тронут этими письмами ветеранов. Тем не менее, оглядываясь назад, вызывает удивление, почему отправители писем выбирали именно этого адресата и что они ожидали получить в ответ. Разве эти люди, разочаровавшиеся в своем «царе» Ельцине, не обращались по сути дела к главе иностранного государства – и именно того государства, которое они победили в 1945 году? Разве эти просьбы в письмах не отражали ожидания людей, которые десятилетиями были приучены зависеть именно от своего государства? Быть покорным и всё отдать, если за это государство меня накормит, предоставит мне жильё, пусть даже только одну комнату в коммуналке… При этом государство забирает у меня свободу и ответственность, диктует мне образ мышления… Оглядываясь назад, эти письма кажутся мне выражением того самого менталитета, который большевики вырастили в их гражданах – позицию человека, экзистенциально зависимого от государства. За несколько поколений эти люди были отучены от свободы и ответственности.
Третий пласт книги, который виден в этой цитате, – попытки прояснить особенности российского менталитета. Здесь многое странно, болезненно, но порой довольно точно или как минимум интересно неожиданностью взгляда «со стороны» на то, что мы сами привыкли не замечать или воспринимать некритично. Автор беспощадно напоминает вещи, которые люди, выросшие внутри культуры, часто не осознают (пример: история появления внутренних паспортов).
Подчеркивая безответственность русского сознания, автор вроде бы во многом прав, только уж очень схематично он перескакивает с эпохи на эпоху в поисках причин:
Перестройка не была инициативой этих людей, не была спонтанным движением протеста. Перестройка была спущена директивно «сверху вниз». Крепостной менталитет продолжил жить и после его правовой отмены в России. Отмена крепостного права произошла в 1861 году, на пятьдесят лет позже, чем в остальной Европе и в губерниях Балтийского моря при немецко-балтийском дворянстве. «Освобождённые» крестьяне, которые в отсутствие прежней правовой защиты зачастую попадали в ещё большую экономическую зависимость, уже в 1917 году стали объектом манипуляции новых хозяев.
При всех недостатках изложения второй и третий пласты книги сами по себе могли бы оказаться наиболее ценной ее частью, если бы автор решил подробнее раскрыть свой опыт общения с российской политической элитой и оппозиционными политиками, сосредоточиться на особенностях современной российской дипломатии или хотя бы посвятить книгу более глубокому культурологическому анализу замеченных им русских национальных черт. Ведь именно в первых двух вопросах он эксперт, а в третьем ему помогло бы хорошее знание русской литературы, на которую в таком обзоре можно опираться (вкупе с опытом общения с россиянами и чтением их писем).
Но ни того, ни другого, ни третьего Кюль не сделал, предпочтя писать обо всем понемногу и хаотично соединяя разные темы. Именно поэтому чтение оказывается не только скучноватым (большую часть рассказов о нашем ужасном недавнем прошлом и настоящем мы уже читали в других местах или наблюдали описанное лично), но и довольно мучительным: ты постоянно пытаешь удержать ускользающую нить авторской логики, чтобы понять, почему с одного он перескочил на другое, с другого на третье, походя раскритиковал четвертое и вернулся не к тому, с чего начал?
Вот типичный пример конструкций Кюля:
Грамотный перевод с еврейского «Не убий» напрямую соотносится с тем, что в России сегодня является распространенной государственной практикой: преступное, неправомерное умерщвление беззащитных жертв. Из всех государственных убийств и попыток убийства в мире, которые Кристофер Неринг рассматривает в своей книге «Убийства спецслужб», более четверти относится на счет советских или же русских спецслужб с тенденцией к быстрому росту, начиная с 2004 года. После убийства Александра Литвиненко полонием в ноябре 2006 и попытки убийства Алексея Навального химическим ядом «Новичок» в августе 2020 года в голову приходит прежде всего отравление как метод. В обоих случаях непосредственное участие Путина или же его одобрение считаются несомненными. При этом отравление, казалось бы, совсем не подходит к его демонстративному культу мужественности. Гордый наездник с обнаженным торсом – не должен ли он, подобно святому Георгию, вонзать копье в дракона, вместо того чтобы тайно готовить убийство своих противников и приказывать подкладывать в трусы яд? На самом деле этот метод не является изобретением сегодняшнего президента. Отравление как метод восходит своими корнями к начальным годам Советского Союза и даже к более ранним периодам в истории России. Есть убедительные подозрения, что при Иване Грозном (1530–1584) были распространены убийства ядом в его семье и близком окружении. Павел Буланов, секретарь руководителя советской службы госбезопасности Генриха Ягоды (1891 до 1938), описывал особый шкаф с ядом, откуда Ягода «по мере надобности извлекал драгоценные флаконы и передавал их своим агентам с соответствующими инструкциями». Как бывший фармацевт Генрих Ягода, начальник ГПУ, особенно интересовался ядами; в его распоряжении находились несколько токсикологов, для которых он оборудовал особую лабораторию и которые бесконтрольно владели неограниченными средствами. Совсем не обязательно принимать все детали утверждений Буланова за чистую монету. Существует достаточно других свидетельств убийства ядом в ранние времена советских спецслужб.
Основная мысль этой главы книги – противоречие между доктринами поддерживающей официальную власть РПЦ, и действиями этой самой власти, чья привычка решать проблемы криминальными методами уходит в давнее прошлое. Но, торопливо погружаясь в историю других стран до XVI века, мы также сможем выудить оттуда немало шокирующего, однако этого еще недостаточно, чтобы обосновывать наследственное преемство. А Иван Грозный может считаться образцом отечественного тирана, но вряд ли его главным приемом были яды (в отличие от семейства Медичи), так к чему он в этом пассаже? Что значит «убедительные подозрения»? Зачем нам цитирую Буланова, потом сообщая, что его рассказы не обязательно принимать за чистую монету?
Впрочем, в этом абзаце логика еще достаточно ясна, но дальше становится хуже.
Например, глава «Точные эзотерики» в тезисном изложении выглядит так: распад СССР привел к появлению множества псевдонаучных теории в умах российской интеллигенции – странные изобретатели приходили и в ратушу Берлина – хотя в Советском Союзе была создана мощная научная школа – вот вам история закрытых академгородков – но развитие стратегической науки шло за счет отраслей товаров народного потребления – а вот Горбачев пытался бороться за повышение качества товаров, но неудачно – кстати, неудачной была и его антиалкогольная кампания – свободе исследований в СССР мешала идеология – да и марксизм в СССР был скорее религией, чем наукой, – а вот теперь религия, представленная РПЦ, пытается заменить собой коммунизм.
О чем это все было, в панике думаешь ты. Вообще-то, о том, что под видимостью развития точных наук в СССР скрывался пласт эзотерического мышления, но, чтобы уяснить эту несложную, в общем-то, мысль автора, главу надо перечитать дважды, отсекая отступления про неудачи антиалкогольной кампании и тяжелую судьбу биолога Вавилова.
Далее текст галопирует так же замысловато: религиозное отношение к телу Ленина, идеи Ницше у Льва Троцкого, математик Фоменко, философ Лев Гумилев, повлиявший на Дугина, утечка мозгов, отмена цензуры при Горбачеве – это краткое содержание главы «Тело Ленина», и здесь логика совсем теряется.
В попытках охарактеризовать алчный русский характер Кюль уделяет особое внимание страсти к наручным часам, начиная с истории дорогих часов, приобретенных Ресиным в Берлине на деньги олигарха Чигиринского. Здесь напрашивается еще история про часы патриарха Кирилла, но мысль немецкого слависта более причудлива:
Русский фетишизм по отношению к часам как таковой восходит своими корнями еще далее в прошлое, как минимум, к временам Красной Армии. Знаменитое фото Евгения Халдея, на котором советский солдат запечатлён с красным знаменем на Рейхстаге, было ретушировано в 1945 году, потому что у этого солдата на обеих руках были часы. Со словами «уры, уры» советские солдаты мародерствовали в Берлине. Фотошопа тогда ещё не было. Халдей лично сцарапал часы на правой руке иголкой с негатива. Истории советской пропаганды придаёт дополнительный оттенок также то, что при официальном представлении этих событий были добавлены три фейк-имени для знаменосцев. Сталин хотел, чтобы среди них был один грузин. На самом деле флаг подняли украинец, калмык и белорус. Халдей рассказал об этом в середине девяностых годов. Эти фальсификации соответствуют «традиции обработки фотографий» в сталинское время. Фотографии времён революции систематически «зачищались», впадавшие в немилость политики были заретушированы.
Стоп, стоп, хочется закричать читателю, мы не спорим, все верно и про ретушь фотографий, и про мародерство, и про ретушь истории, но к чему все это в куче в одном абзаце главы «Часы-фетиш»? Это особенно обидно, потому что само по себе наблюдение про манию красть часы оказывается интересным – его подтверждает позже цитата из писем польского фантаста Станислава Лема, описывавшего поведение красноармейцев в Европе… Тут есть о чем поговорить и порассуждать, зачем же перескакивать на новые темы, едва наметив эту?
Не обошлось и без русской колонизации национальных окраин, но и эта тема затронута как-то походя и невнятно. Например, автор вспоминает российских политиков, которые выступали как более-менее самостоятельные фигуры: Борис Немцов, губернатор Самарской области Константин Титов, губернатор Новгородской области Михаил Прусак, и даже Юрий Лужков, даром что коррупционер… Правда, приметой их политической самостоятельности становится то, что они – как и неназванные представители Башкортостана, – посещали Берлин. Довольно неожиданный критерий, а дальше Кюль рассуждает: «С теми прежними представителями русских регионов можно было решать вопросы напрямую, а не только вести протокольные разговоры. Этот период, возможно, показывает, что в перспективе регионы России могли бы жить и без колониального центра в Москве. Может быть, даже лучше», и мы изумляемся, как бы обошелся без колониального центра в Москве, например, Лужков?
Но апогей странностей книги наступает ближе к финалу, в главе «Эпитафия Путину», где Кюль, здраво отметив, что последствия путинской политики вряд ли быстро исчезнут даже в случае смерти президента, решает поговорить о роли личности в истории и переходит к психологическим особенностям Путина, связанным… с анально-сексуальными фантазиями.
Мы будем преследовать террористов везде. Значит, вы уж меня извините, в туалете поймаем, мы и в сортире их замочим, в конце концов», сказал он в Астане. Очень легко упустить из виду подтекст подобного выражения. Почему Путин приводит ассоциацию именно с туалетом? Что за фантазии работают при этом? Мужчина-террорист в туалете – это должно быть для него многообещающим во всех коннотациях. 1 сентября 2022 года – в годовщину теракта в школе Беслана – Путин объяснил детям в Калининграде: «Трудолюбие – это не просто резиновая попа». Блогеры ломали головы, рассуждая о том, что он мог иметь в виду под этим необычным сравнением. То, что он сказал это не просто так, доказывала его двусмысленная ухмылка. Некоторые пришли к выводу, что он мог иметь в виду некую надувную женщину-куклу, сексуальную игрушку.
Русскому читателю, привыкшему к грубоватой характеристике про не слишком способного, но очень усидчивого человека, который добивается успеха, натирая мозоли на пятой точке, не совсем понятно, что такого уж загадочного в образе резиновой попы, и к чему тут надувные женщины… Кюль тем временем намекает уже на педофилию президента РФ, вспоминая неподтвержденные обвинения Литвиненко, легендарную историю с поцелуем мальчика в живот и, наконец, сцену с изображением на доске «кошки сзади». Правда, в версии Кюля, Путин нарисовал на интерактивной доске для школьников не странноватую кошку, а конкретно «волосатый член и яйца».
При всей, так сказать, нелюбви к Путину, в этот момент автор книги начинает напоминать какого-то доктора-сексопатолога из анекдотов, которому всюду мерещатся гениталии и намеки на анальный секс. Как бы странно ни выглядела разошедшаяся на мемы «кошка, вид сзади», нам не удалось рассмотреть в ней увиденный Кюлем орган…
Тем временем мы узнаем еще и про садизм и некрофилию Путина (последнюю выдают его высказывания, в которых проявляется «преимущественное употребление слов, связанных с разрушением или с экскрементами»).
Не удается обойти стороной и тему двойников Путина. Неважно, есть они или нет, ведь «двойник является важной фигурой, когда речь идёт об «обмане путём сходства». Двойники известны нам из русской литературы (и не только из русской), как например, из повести Достоевского с тем же самым названием. И в реальной истории встречаются двойники: после убийства царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного, мелкопоместный дворянин Григорий Отрепьев выдал себя за Дмитрия и в самом деле в 1605 году был повенчан на царство. Фридрих Шиллер обработал это событие в своём фрагменте драмы «Деметриус». В современное время двойники используются предпочтительно, чтобы ввести избирателей в заблуждение. В предвыборной борьбе в государственную думу Санкт-Петербурга в 1998 году рядом с депутатом Сергеем Мироновым вдруг оказались два других Сергея Миронова. В качестве двойников использовались подкупленные безработные, пенсионеры, водители трамваев и бездомные. Последних было более чем достаточно – по официальным данным на конец 1998 года в Санкт-Петербурге бездомными были 54 000 человек, по данным НГО – более 100 000. Однажды они были просто вывезены в лес за пределы города».
Ты перечитываешь этот абзац, пытаешься осмыслить, как психологический портрет Путина связан с двойничеством в литературе, самозванцами в истории, Шиллером, использованием однофамильцев на выборах и проблемой бездомных в России (и что они все делали в лесу).
А потом до тебя доходит, все встает на свои места и все странности книги объясняются. Ведь если эти тексты представить в голосовой озвучке, получится монолог человека с некоторыми …эээ …ментальными расстройствами шизофренического спектра, признаком которых является дезорганизованное мышление, когда мысли перескакивают с одного на другое.
И вот тут что-то пугающе похожее.
Нужно и важно, конечно, говорить и о современной российской политике, и о сомнительных биографиях ее героев, и о трагедиях и преступлениях российской истории, и о неприятных чертах национального характера, усиленных целенаправленной идеологией…
Но если говорить об этом в стиле «Путин некрофил – они расправляются даже с бомжами – об этом писал еще Достоевский – таким был и Иван Грозный – а также красноармейцы в Берлине – а еще они воровали часы», пользы от такого рассказа будет немного. И он вряд ли что-то кому-то поможет понять лучше.
В итоговых выводах автор немного сосредотачивается на сути книги и формулирует несколько более убедительных (хотя и без него неоднократно озвученных) положений о ресентименте и печальных перспективах России после войны с Украиной.
Но основное впечатление от книги уже создано: кажется, что попытки понять мрачные глубины русской души… немного свели немецкого эксперта-слависта с ума.
Впрочем, не он первый пострадал.
