«За нами бог, за нами правда, с нами ВСУ», — репортаж SOTA из Сумской области, граничащей с Суджанским районом

На фоне захвата вооруженными силами Украины части Курской области SOTA поговорила с жителями приграничных сёл Сумской области и рассказывает, что люди, жившие под оккупацией России, думают о захвате территории уже Курской области.

Мы понимаем, что подъезжаем к фронту, когда на горизонте вдруг становится видна маленькая оранжевая горошина, стремительно летящая вверх и оставляющая за собой сероватый след, который быстро растворяется в воздухе. За ней летит второй огонек, поднимается высоко в небо и исчезает. Это ракеты, которые стреляют по российской армии.

Город живет своей жизнью. Мамы гуляют с детьми, ходят влюблённые, бабушки торгуют ягодами, фруктами и другой зеленью со своих огородов, подростки во что-то играют, уткнувшись в телефоны. Даже на мгновение кажется, что до войны нам ещё несколько суток дороги, в представлении обывателя война же не может быть настолько обыденной. «Вечная память герою», — гласит баннер с фотографией совсем молодого парня, мы быстро его проезжаем. Рядом здание со следами обстрела.

Сами Сумы не были оккупированы, хотя российская армия проходила достаточно близко к украинскому городу. Мы едем в приграничные сёла, которые в начале войны были на время захвачены Россией.

Приграничье

В приграничье подъезжаем к случайному продуктовому, там явно проще встретить людей, ведь на улицах мало кто гуляет без дела. Видим пожилую женщину, которая грузит продукты в корзину велосипеда.

Я подхожу к ней, говорю: «Доброго ранку». Уже потом перехожу на русский и прошу комментарий о жизни в оккупации. Она слышит, что у меня нет украинского акцента, да и говорю на русском, начинает спрашивать, откуда мы, где пресс-карта, почему говорю на языке врага даже без малейшего акцента. Ещё и какие мы журналисты, тут приграничье, обстрелы, а мы почему-то без бронежилетов (сама бабушка тоже в обычной одежде). Наши сопровождающие стоят чуть поодаль. «Вот знаете, у меня муж — танкист. Правда, умер уже, но всё равно я вам ничего не скажу!» — уверенно отвечает она и обещает позвонить в СБУ, донести, что тут какие-то подозрительные люди ходят, выспрашивают. Внезапно к нам подходит мужичок, вышедший из магазина, и начинает меня защищать: говорит, что в Украине по конституции можно говорить на любом языке, в том числе на русском.

Наши сопровождающие уже стоят рядом и тоже пытаются объяснить бдительной старушке, что всё в порядке. Впрочем, она уже слишком увлеклась перебранкой с мужичком. Чтобы лишний раз не тревожить бдительную пенсионерку, едем дальше.

Со следующими героями теперь сначала говорят наши сопровождающие, объясняют на украинском языке, что мы правда журналисты, а не какие-нибудь диверсанты. Больше негативных реакций на наш русский мы не встречаем, это единственная вообще за всю нашу поездку.

«У нас в феврале 300 единиц российской техники через село прошло», — говорит житель приграничья, Валерий. Мужчине на вид лет 50, он бывший военный, сам перечисляет какие именно военные шли. Говорит, хотели партизанить сразу, но их село очень близко к границе, поэтому ничего не успели придумать. Зато в следующем … То бензовоз в ловушку заманят, то координаты передадут, то ещё что.

— Молодежь восстала. Хоть я их и называл «поколение Пепси». А «поколение Пепси» взяло в руки оружие и защитило нашу Украину. Получилось единство не только между разными территориями, но и между разными возрастами, — говорит житель Сумской области.

Когда село было под оккупацией, местные говорили с российскими военными, вспоминает Валерий. «На прямо поставленный им вопрос они сказали: "Мы не знаем, нам конкретно задачу не поставили. Мы мирное население трогать не будем, нам задача не поставлена, мы приехали вас защищать". От кого защищать?», — вспоминает местный житель. Российские военные, действительно, не трогали мирных в Сумской области, говорит Валерий, но в то же время, особенно после событий в Буче, он не может нормально относиться к российской армии (после деоккупации в Бучанском районе, как заявляли украинские власти, было найдено более 1400 тел мирных жителей, у некоторых были связаны руки перед расстрелом, — прим. ред.).

«Войны бывают как захватнические, так и освободительные. Мы ведем освободительную войну. За нами бог, за нами правда, с нами ВСУ», — говорит Валерий в конце разговора и предлагает поехать чуть дальше, там у его брата дом, сам брат служил в ВСУ и был ранен. Теперь восстанавливается на гражданке.

Мы подъезжаем к следующему месту, Валерий останавливается за нами.

Выходит мужчина, лет 40 на вид, может, чуть больше. Он на костылях, а когда особенно активно жестикулирует и перестает держаться раненой рукой за костыль, на секунду видна ладонь. Кожа приросла к кости и образовала страшные рубцы, пальцы немного срослись, а ещё повсюду видны шрамы. Иногда подходит его жена и гладит по спине, будто бы успокаивая.

— Как вы относитесь к операции в Курской области? — спрашиваю его.

— Хорошо, да раньше надо было сделать. Ну, потому что богато сделали зазоры, и пострадали наши города. Если б раньше быстрее двигались, и нам легче тогда, — отвечает бывший военный.

— Когда на своей территории воюешь, ты защищаешь, ну не мы ж на них первые напали. Своя территория, ясно, что за свою территорию ты все отдашь. Мы когда начинали воевать в феврале 22-го года, тут не было ни войск, никого. Мы все гражданские были, — говорит мужчина.

Он даже не служил в армии, но пошёл добровольцем. Служба уже добровольцем, прилёт рядом — и теперь реабилитация. Он ругает не только российские власти, но и союзников Украины: если бы разрешали стрелять своим оружием по территории России, «быстрее бы решилось».

К нам подходит и ластится большая чёрная собака Ника. Так наглеет, что становится на задние лапы, а передние кладет мне на руки. Глажу её, пока коллеги говорят с героем. Вдруг вдалеке раздается взрыв, Ника не прячется, просто чуть отбегает от дома и начинает громко лаять, будто это не разрыв огромного снаряда, а просто подошедший к калитке незнакомец.

— Как здесь жизнь изменилась после начала операции в Курской области?

— Ну, чуть-чуть громче стало. Арта не бьет, арта не достает сейчас. Но авиация — это хуже всего. Мало авиации у нас. Надо бы прямо на их территории побольше авиации. Тогда не будет перехода на нашу сторону КАБов и этого всего, — отвечает мужчина.

— Как думаете, какой процент россиян все это поддерживает изначально? И как сейчас меняется? — спрашиваю я.

— Богато. Очень много поддерживают. Это, конечно, только те, где сейчас у них началась война: Суджа, Курск. Дальше нет.

— Думаете, что когда к ним приходит война, начинают принимать?

— Некоторые — да, потому что это страшно. Как бы ни было, это все равно страшно. Кто-то говорит: «Да уже привык». Нет, ты к этому никак не привыкнешь. Это страшно. Ты живешь и думаешь, в какой момент тебе прилетит, ты выживешь или не выживешь.

Мы уже собираемся уезжать, как вдруг жена зовет в сад и дает домашние яблоки с собой в дорогу.

По дороге, где мы только что ехали, проносятся машины, иногда с нарисованным треугольником, символом операции в Курской области. В воздухе от пролетающих мимо машин поднимается пыль, глаза слезятся. Мы стоим и смотрим на несколько разрушенных домов. Кажется, в них попала российская авиабомба. У дома смята антенна, вокруг осколки, окна заколочены, а в большом красном доме сквозная дыра. Смят шифер, вокруг разбросаны тряпки, бывшие когда-то одеждой, стоит сгоревшая ещё советская колонка с водой, такие можно встретить в любом городе России. Рядом детские качели, тоже немного повреждены прилётом.

Со двора соседнего дома, который мало пострадал, выходят мужчины. Один из них соглашается поговорить, его зовут Валерий, как и нашего первого героя.

Говорит, прилетело несколько дней назад в 4 утра, но все остались целы, хотя в каждом доме были люди. «Я не знаю, кто спас. Наверное, все-таки Бог есть. В каждом доме были люди». Потом добавляет: если бы прилёт был в другое место, буквально на 5 метров ниже, то могло всё закончиться хуже. А так прилёт ушёл в лес, даже деревья помяло.

Валерий уходит дальше осматривать свою разрушенную дачу, шагает по осколкам в тапочках.

На пути обратно опять знакомые пейзажи, вновь такая же природа, как по ту сторону границы, на родине. Выезжаем из приграничья, вновь видим руины какого-то дома и понимаем — это уже окраина Сум.

Сумы

Объявления на столбах напоминают заголовки военных сводок. Вот автобус «Харьков — Днепр», а вот «Сумы — Запорожье». Удивляет обилие мультяшных героев, которые есть и там, в 30 километрах от нас, в России. Вот с рекламы зоомагазина смотрит кот Матроскин из советского мультфильма «Простоквашино». А вот в военторге шеврон с волком из мультика «Жил-был пёс», который говорит: «Ну, ты заходи, если что». Наверное, такие же шевроны есть у некоторых российских военных, которые периодически шлют нам «приветы с Родины» в виде звуков взрывов.

Наверное, они не задумываются о том, что тут мы — такие же люди, даже с такими же паспортами. Да пускай если бы и с другими, это не остановит тех, кто смотрит в прицелы, а тем более тех, кто отдал приказ стрелять. Потом уже отсюда туда полетят снаряды, которые там тоже кого-то убьют. И опять оттуда полетит сюда, этот бесконечный и бесчеловечный цикл будет продолжаться и продолжаться, убивая людей с обеих сторон, которые могли бы жить и, как раньше, ездить друг к другу в гости. А теперь стреляют. Из ларька выходит бабушка, поворачивается к нам лицом. У бабушки нет глаза, свежая повязка вместо него. В Сумы тоже часто прилетает, иногда есть раненые. Из их ли числа бабушка — мы не знаем.

Подходим к филармонии, праздничный концерт отменён. Это можно узнать только у персонала, на двери лишь сиротливое объявление о графике во время обстрелов: «В воздушную тревогу филармония не работает». Это объявление видит и дедушка, который, наверное, хотел сходить на концерт.

В одном из дворов стоит столик со всякой мелочевкой: книжками, игрушками и обычными безделушками. Парень за столом в футболке группы «Рамштайн», лет 25 на вид, объясняет: это обмен. Нужно либо самим что-то принести, либо дать любую сумму. Не ему, донат пойдет ВСУ на дроны. Среди прочего, учебник математики и книжка «Сборник Алтайского края», а ещё коллекционные карточки с человеком-пауком, тоже на русском. Деньги за «продажу» потрепанного сборника Алтайского края пойдут на обстрел Курской области. Наверное, автор бы никогда не поверил, что его книгу будут обменивать на обстрел другого российского региона.

Чуть поодаль парень в гражданской одежде рассказывает другим людям, как заходила российская техника. Он говорит об этом на русском. Солдат это или житель приграничного села — непонятно, но он явно пьян и увлечён своим рассказом. Не беспокоим его. Проходим через арку, на стене надпись «Донать ВСУ» и рядом небольшой пацифик, нарисованный уже другой краской и, возможно, всё же другим автором.

Вдруг звучит самолетный гул и будто бы тихий хлопок. Мы идем и обсуждаем, что это могло быть: самолет, но чей? И тот тихий бух — это переход на сверхзвук или выпуск снаряда?

Уже возле отеля мы видим, как иностранные журналисты начинают записывать выпуск, ведущий с серьезным лицом говорит что-то на своем языке. Они все в бронежилетах и касках, а мы — в футболках и обычной одежде, как и все местные вокруг. Иногда люди странно поглядывают на иностранцев и, наверное, посмеиваются, ведь до границы 30 километров. Вдруг звучит очень громкий взрыв, всё же тот тихий «вибух» и самолётный гул — это была атака со стороны России. Прилетела авиабомба, но куда-то далеко за городом.

Снова начинают стрелять, когда мы уже возвращаемся в отель. Сначала слышны характерные бахи, работает ПВО. В это время мы покупаем баночку малины у бабушки на улице, она совсем не реагирует на взрыв и всё так же протягивает ягоды. Для неё это будни. На чистом голубом небе видно маленькое белое облачко, след от взрыва ракеты. Ещё один выстрел мы слышим уже в отеле. В отеле на пару секунд дрогнул пол, это один из признаков прилёта. Сразу после взрыва над городом стала кружить стая ворон с противным карканьем. Через минуту голос птиц перебил звук саксофона, видимо, уличного музыканта. День Незалежности, праздник.

У себя в номере замечаю тихий гул. Только через пару минут понимаю, что так в Украине звучит воздушная тревога. Из отеля просто плохо слышно сирену. На неё уже мало кто из местных обращает внимание, если при каждом вое из громкоговорителя бежать в укрытие, не хватит времени на обычную жизнь. Через пару минут сирена замолкает, но ещё некоторое время мозгу чудится этот вой, прислушиваешься, боясь услышать эти протяжные страшные ноты. Но всё тихо.

Спустя пару часов вновь тревога, на этот раз голос из громкоговорителя в номере отеля просит спуститься в укрытие. Наше укрытие — подвалы под отелем, технические помещения и внезапно нерабочая баня. Мы там одни.

В коридоре отеля идет свадебная фотосессия. Фотограф говорит как стать девушке, парню — как обнять любимую. На улице слышны вылеты ракет, приглушённый гул. Но звуки перебивают слова фотографа: «Вот так стань, да! Поцелуй теперь». В Украине мобилизация, скорее всего, после фотосессии парень отправится на войну. А может, уже в отпуске, чтобы успеть жениться. У фотографа украинский акцент, но говорит она на русском. Коридор раз в несколько секунд освещает вспышка фотоаппарата, чем-то напоминающая вспышки в небе при обстреле из РСЗО.

Киев

Мы возвращаемся через Киев. Сразу бросается в глаза, что в городе меньше заклеенных окон. Вернее, их почти нет совсем в отличие от тех же Сум.

В Киеве мы попадаем под атаку «шахедов». Из-за них в столице нет света, но местные уже привыкшие: кафе обзавелись генераторами, а на вокзале есть места для подзарядки телефонов, хотя и они все заняты. Станции метро превращены в укрытия, люди сидят на лавочках и ступеньках, но поезда всё так же продолжают ходить. Во время обстрелов за вход платить не нужно. Кто-то в собравшейся под землёй толпе кричит что-то про кацапов и том, что не им учить украинцев жить на своей же земле. Поезд от Крещатика очень похож на поезда, которые ходят по зелёной ветке в Москве. Только раскраска другая, украинский покрашен в синий с длинной жёлтой полосой.

На следующей станции уже другой голос кричит что-то про Путина, но двери вагона закрываются и не удается расслышать, что именно хотел сказать прохожий.

Метро очень похоже на московское, от этого немного больно. Только в этом, в киевском, люди прячутся от войны, которую приказали начать из Москвы. Среди толпы замечаю пожилого человека, сидящего на полу с тонометром, он меряет давление себе. У многих прохожих к рюкзакам, сумкам, шоперам, а иногда и чемоданам привязаны две ленты: синяя и желтая. Иногда проходят люди в футболках с политическим смыслом. Вот у парня футболка с очертаниями Крыма и надписью «I'll be back». А вот у крупного мужчины, который вполне мог бы быть каким-нибудь байкером или вышибалой, черная футболка с белой надписью «Make love, not war».

Достопримечательности Киева после войны тоже изменились. На Майдане Незалежности огромное поле с украинскими флагами, на каждом из них написано имя. Там же фотографии с лицами совсем молодых парней: кто-то ещё улыбается, в гражданском, кто-то уже более серьёзный и в форме. Это всё погибшие, такие поля есть во многих украинских городах. По Майдану ходят люди в костюме пса Патрона, предлагают сфоткаться за любую сумму. «Псу на патрончики», — смеётся один из них.

Киево-Печерская лавра тоже в условиях войны совсем другая. Из-за отключенного света нельзя заплатить картой за вход, терминал не работает. Онлайн-билеты тоже купить не получается: для входа нужно, чтобы кто-то из персонала отсканировал билет. А телефон для сканирования где-то на зарядке, принести не могут.

Родина-мать также изменилась при войне. Вокруг неё выставка трофейной российской техники. Вот какой-то танк, вот другой, уже с оторванной башней, а вот стоит сгоревший «Град». Иногда на трофеи забираются подростки, кто-то фоткается, кто-то просто «по приколу». Чуть дальше стоит уже советская техника, она отгорожена и забираться на неё нельзя. Разделение хорошо считывается.

На прилавках сувенирных магазинов часто можно встретить шевроны или патриотические футболки. Мемы на шевронах общие. «Якщо ни ми то ни ми» («Если не мы, то не мы» – ред.) и вышитое лицо бородатого военного. Специально смотрю российские интернет-магазины и нахожу точно такой же шеврон, но на русском и с восторженными отзывами уже от российских военных. А вот висит нашивка с надписью «Моя работа настолько секретная, что я не знаю, что я делаю», ищу такую же по другую сторону фронта. Тоже нахожу.

Света в Киеве всё так же нет. Слышно, как работает генератор сувенирного магазина. Работает просто потому что люди с точно такими же шевронами обстреляли этот город и начали войну. Телефон включает сирену, у людей на улице тоже звучат уведомления об обстреле. В Украине опять объявлена воздушная тревога. Продавщица сувенирного на русском тихо говорит: «Как же они уже достали».