Убийство Салтанат Нукеновой в Казахстане привело к принятию закона против домашнего насилия. Смысл этого закона в системном противодействии домашним тиранам со стороны государства. В частности, введена уголовная ответственность за побои и умышленное причинение легкого вреда здоровью.
В России, несмотря на собственные громкие дела такого рода (Маргарита Грачёва, сестры Хачатурян, Вера Пехтелева и др.), такого закона нет, и никто его принимать не собирается. Но это не значит, что и проблемы тоже нет. Наоборот, в таких условиях насилие расцветает, а борьба с ним оказывается затруднена.
Мы поговорили с Лидией Михальченко, создательницей правозащитного проекта «Кавказ без матери», о её работе и нашумевшем кейсе жительницы Краснодара, Марии Смелой, сначала сбежавшей от своего мужа Чингисхана Шабазова, а позже возвращенной им домой.
30 апреля Мария обратилась к Лидии с просьбой о помощи, жаловалась на три года систематических избиений со стороны мужа и угрозу разлучения с ребёнком. Лидия договорилась с московским шелтером «Фонда Блаженной Ксении Петербургской» и предложила Марии возможность там пожить. Она согласилась, но провела там всего два дня, пока в ночь на 9 мая за ней не приехал муж и не забрал её. Вот, как описали произошедшее сотрудники шелтера в сторис в инстаграме:
«3 амбала угрожали расправой всем нашим подопечным, сотруднику, няню не просто избили, но и угрожали ножом. <...> Няня говорит: я терпела удары и молилась, чтобы мы все выжили.
Кроме этого, нападавшие сломали входную дверь, и ради безопасности остальных подопечных шелтеру пришлось её менять в срочном порядке. Как рассказали сотрудники, нашли Марию в их шелтере из-за её собственной ошибки: она вопреки предостережениям тайком включила телефон, из-за чего сработала геолокация. В инстаграм-сторис фонда написали, что «по делу работают, отпечатки и побои сняты».
Расскажи, пожалуйста, в двух словах про «Кавказ без матери». Кому вы помогаете, с какими кейсами работаете?
Наш проект существует с 2020 года. Изначально это был исследовательский и просветительский проект: про защиту материнских прав на Северном Кавказе. Это регион, где традиционно попирается материнское право со ссылкой на некие вековые устои и горские адаты, когда ребенок всецело принадлежит роду отца. Там до сих пор бытует выражение «с чем пришла, с тем и уйдешь». Имеется в виду, что невеста в дом мужа не беременная пришла, когда она выходила замуж, детей при ней не было, значит эти дети ей не принадлежат, а принадлежат роду мужа. Это всё бытует на уровне пережитков, рудиментов, которые здесь и сейчас портят качество жизни, из-за которых страдают женщины и дети.
Постепенно от чисто исследовательской работы мы перешли к помощи женщинам.
С какими кейсами вы сталкивались? Кто к вам чаще всего обращается?
В основном это жительницы Чечни, Ингушетии и Дагестана. Женщины из этих республик наиболее часто подвергаются нарушению своих материнских прав. Они больше, чем в других регионах, сталкиваются с похищением детей, с невыполнением судебных решений об опеке над детьми. Суды могут вынести решение о проживании ребёнка с мамой, но оно не будет выполняться. И приставы разведут ручками, пожмут плечиками, кивнут подбородками и ничего не сделают.
Самая большая проблема, что детей не просто отнимают у матерей, но в немалом проценте случаев разрывают этот контакт полностью. Матерям порой вообще не дают видеть своих детей, а зачастую даже и получать информацию о них, при этом детям внушается, что это мать их бросила.
У нас свыше 200 обращений в год бывает. Это разные случаи, и от нас требуется очень разноплановая помощь: от простой консультации и информирования до эвакуации. Смотря с каким запросом обращается женщина. Если есть угроза жизни женщины или угроза разлучения с ребёнком, в этом случае мы эвакуируем или пытаемся обезопасить их всеми возможными способами.
За последний год мы вывезли 10-12 женщин и их детей. Бывает, что женщина бежит одна. Бывает, и с четырьмя детьми вывозим. Кого-то мы эвакуируем просто в другой регион. Но бывает, женщина считает, что ей небезопасно оставаться в России, говорит, что у её мужа связи, и он везде её найдёт. Мы знаем, что, действительно, беглянок находят везде. Банально, как на Седу Сулейманову пишут фиктивное заявление о краже и находят с помощью полиции. Поэтому, когда существует вероятность такой опасности, мы рекомендуем женщинам выезжать за границу. Мы вывозим их сначала в безвизовые страны, а дальше ждём гуманитарные визы в страны Европы, везём туда, и там разбираемся со статусом женщины.
Все случаи очень разные. Например, был один сложный кейс, когда мы прошли весь путь от «не знаю, что делать, всех моих детей отобрали», до матери, которая обрела права на всех своих шестерых детей. Причём она тоже была беглянкой, за ней все гонялись, ловили её, а мне параллельно угрожали, что натравят на меня ФСБ. Но мы смогли в Ингушетии защитить её права. Юристка нашего проекта летала в командировку и выиграла суд. Сейчас эта мать вместе с детьми за границей в безопасности. Все дети при ней, и я, конечно, очень счастлива.
Вот такой у нас проект, изначально он вообще не должен был быть эвакуационным. Я такого в страшном сне не предполагала. Но, знаешь, когда ты начинаешь с женщинами работать, ты понимаешь, что во многих случаях не можешь никак иначе им помочь, кроме как вывезти. Поэтому я в какой-то момент поняла: окей, мы будем это делать.
И что для меня очень важно: ни одна из наших беглянок не попалась, до этого случая с Марией не возвращалась ни одна. Вот это первый раз. И это, конечно, мне удар в самое сердце.
Можешь с самого начала про Марию рассказать, с чего вообще началось твое с ней знакомство?
30 апреля Мария мне написала, что её муж пытается отобрать у неё ребенка. Что есть три года систематических побоев. Она прислала фотографии, где она вся побитая. Просила её немедленно вывезти, потому что она боится, что ребенка заберут, а саму её покалечат.
Я выразила всяческую готовность, нашла для неё шелтер. В первую очередь, ей нужно было уехать из Краснодара, потому что там не работает аэропорт. Я нашла деньги на такси, 10 тысяч. Она поехала в Сочи, в аэропорт. Она бежала, роняя тапки. Она мне даже говорила: вот я выезжаю, вот я гружу вещи в машину. У меня это в переписке всё есть.
.Но потом она потерялась, не была на связи пару дней. Снова вышла на связь и сказала, что ей помогли друзья, и она сама долетела в Москву уже 5-го числа. Мы ей билет не покупали. Билет она сама купила, и так же сама она связалась с шелтером: я ей только дала номер.
Короче, поехала она в шелтер. Там ее хорошо приняли. Ребенка всё там зацеловали, заобнимали. Вроде бы всё хорошо. Но была проблема: она говорила, что её родственников достаёт муж, угрожает зарезать братьев. В общем, сама она сбежала, но есть опасность для семьи.
Поэтому надо было его отвлечь, перевести его гнев на третье лицо. И, чтобы это сделать, я позвонила ему: мол, вы не беспокойтесь, Мария в безопасности, с ней всё хорошо. Она просила передать, чтобы вы её не искали.
Он сразу начал угрожать. Кто вы такие? Где вы её прячете? В общем, обычный разговор, когда абьюзеры узнают, что в деле замешаны правозащитники. Все они как под копирку обвиняют, что мы женщин продаём на органы, расчленяем, отправляем в проституцию. Дальше пошли прямые угрозы в мой адрес. Он сказал, что приедет в неожиданный момент ко мне в гости, в Израиль, где я живу, и побьёт, убьёт, изнасилует.
А что произошло дальше?
Мне 9 числа позвонили из шелтера и сказали, что ночью был налет, сломали дверь. Я сразу же стала помогать, нашла правозащитную организацию, которая урегулировала вопрос с дверью, оплатила установку. Параллельно я решила освещать историю, потому что это единственная защита.
Чингис снова мне позвонил и начал угрожать, радостно сказав, что жена с ним, а меня он изнасилует. С Марией мне тоже удалось поговорить: по классике жанра она стала всё отрицать, говорить, что мне всё показалось, это была не она, а лесные гномики. Мол, жизнь с садистом — это мёд и сахар, всё ништяк, у неё нет никаких нет претензий к Чингису, он сама доброта и нежность, больше всех в мире обожает ребёнка. В общем, оставьте в покое мою семью, вы меня зазомбировали. Когда я стала приводить факты, напоминать её собственные слова, она повесила трубку.
Важный момент: во время разговора я попросила её включить видеосвязь, чтобы она доказала, что у неё нет свежих синяков. Она отказалась. Если бы синяков не было, я уверена, что она ради того, чтобы это доказать, хотя бы на секунду включила бы камеру.
Я, конечно, очень-очень сочувствую Марии. То, что она сейчас наговаривает, – это страх и паника. Это слова заложника, нельзя их воспринимать всерьёз. Вот украинские военные тоже в российском плену говорят, что русские – красавчики, ну и что – мы им верим, что они правда так думают?
Понимаешь, всё, что она говорит, – это симптом такого лютого абьюза. Она в этом адском адище пребывает каждую минуту вместе с маленьким ребенком, который видит, как его мать бьют, как её тело на его глазах в отбивную превращается.
Мы видим эти фотографии с побоями, которые она прислала до побега. Теперь она говорит: ой, я пошутила. Ну, ни хрена себе пошутила. Интересно, как от шуток появляются такие гематомы на ногах и лице?
Она живёт вообще в каком-то лютом зазеркалье. Её психике каждую минуту приходится тратить столько ресурсов на то, чтобы поддерживать организм в состоянии худо-бедного выживания.
Она сейчас защищает абьюзера, берёт на себя всю вину и даже говорит, что ей не жалко женщину, которую побили в шелтере. Понимаешь, он из неё делает своё орудие в абьюзе против всех, кого хочет запугать. Она явно не в порядке и нуждается в дистанцировании из этой ситуации.
Но понятно, что предметный разговор невозможен, когда человек под дулом пистолета. Ситуация сложная, напряженная, честно сказать, я бы даже сказала, что ситуация просто дно.
Какой у тебя план действий?
Огласка, огласка и ещё раз огласка. Нужно продолжать максимально широко распространять всю информацию. Нужно держать в напряжении Чингисхана Шабазова.
Сейчас мы ещё вместе с адвокатом Бастрыкину в приёмную напишем заявление по поводу угроз Чингиса в мой адрес. И тут уже не Мария, а я буду выступать пострадавшей от этого человека. Но смысл, конечно, в том, чтобы через это надавить на Чингиса и защитить Марию.
Я чувствую, что есть такой вот запрос у людей – навалиться и не дать пропасть девушке, протянуть ей руку помощи. Такое настроение я ощущаю, огромный поток информационной поддержки. Потому что это та ситуация, когда женщина жива, она на связи, и есть реальный шанс не дать её убить или покалечить.
Как ты думаешь, что это даст? К чему приведёт огласка? Это как-то поможет Марии?
Во-первых, я надеюсь, что всё это давление сработает против Чингисхана. Ну, или, как минимум, он не сможет её убить или покалечить в ситуации, когда знает, что всё внимание приковано к нему.
Во-вторых, что бы она мне сейчас ни говорила, благодаря огласке она знает, что мы за неё боремся, беспокоимся и думаем о ней. Мы рядом. Мы не оставляем её одну, мы её не забываем. Мы связываемся с полицией, с прессой, с правозащитниками. Мы не даём этому случаю остыть в неизвестности.
Когда я с ней общалась, моя цель была, чтобы она сказала, как она вышла из дома, взяла такси, поехала и собрала ребёнка. Я хотела, чтобы она сама для себя проговорила то, что она сама смогла сделать немало. Она решилась сделать первый шаг. Она молодец, она может защитить сама себя.
По сути, 55% нашей работы я считаю успешной, когда мы самой женщине смогли показать её силу: да, так можно было, да, она может. Многие женщины, жертвы абьюза, на самом деле предпринимают многочисленные меры защиты себя и ребёнка. Они прямо отказывают абьюзеру, образно говоря, наступают ему на горло, говорят: «Нет, я к тебе больше не приеду», «нет, я не буду с тобой спать». И вот они уже предприняли столько шагов по своей защите, но продолжают не верить в свою силу, понимаешь? Я им говорю: ну, дорогая, подожди, ты же вот тут ему отказала, вот тут ты защитила ребёнка, вот тут ты сама пошла и взяла билет, хотя никогда раньше такого не делала. А вот здесь ты заработала деньги, либо сэкономила, либо спрятала, либо придумала такой классный ход. И когда им начинаешь перечислять их заслуги, они такие: ого, а я с этой стороны не думала, ничего себе. Они начинают опираться сами на себя. И это, знаешь, такие распускающиеся крылья бабочки, это очень круто наблюдать, я это считаю самым главным своим достижением как авторки проекта.
Поэтому мы будем продолжать писать, освещать, говорить, долбить, писать тысячи заявлений. Мы будем делать это со всех сторон, с каких только можно: слева, справа, вдоль, поперёк. Это такая многотеатровая война.
Я уверена, что, когда она почувствует, что мы её поддерживаем, когда она почувствует, что это в том числе часть её силы, что она может опираться на нас, как на саму себя, вот тогда, мне кажется, она встанет и сделает всё, как надо. Она будет жива и в безопасности. И ее ребёнка уже никто не сможет покалечить и травмировать, избивая мать у него на глазах.
P.S.: 25 ноября 2023 глава комитета Госдумы по защите семьи, вопросам отцовства, материнства и детства Нина Останина заявила, что закон о борьбе с домашним насилием «ушёл из повестки». С её точки зрения, отдельный закон не требуется, поскольку «насилие само по себе — уже насилие, и нормы Уголовного кодекса у нас позволяют привлечь к ответственности всех насильников».
Однако, как мы видим на примере кейса Марии Смелой, существует жизненная необходимость в создании отдельных механизмов привлечения домашних тиранов к ответственности, поскольку нынешние механизмы просто не работают.
Важное отличие домашнего насилия от «уже насилия»: преступником является не случайный хулиган или грабитель, с которым жертва, скорее всего, больше не будет пересекаться, а человек, который живёт с ней в одном доме, часто имеет общих детей. Если законодательство не предусматривает специальных мер защиты пострадавших от домашнего насилия, например, охранных ордеров, то агрессоры оказываются никак не изолированы от своих жертв и сохраняют все возможные рычаги физического и морального давления.
Закон о домашнем насилии мог бы создать условия для преодоления этой ситуации: даже если сама жертва мирится с абьюзером и отказывается подавать на него заявление в полицию, это не должно помогать преступнику избежать наказания. Полицейские обязаны заводить на него дело на основании факта побоев и показаний соседей и других очевидцев.
